«Если я тут что-то сделаю, окажусь в новостях, а не в тюрьме». Монологи российских студенток, которые участвуют в пропалестинских акциях в США
В последние месяцы по США прошла волна пропалестинских студенческих протестов — акции устраивали в более чем 130 американских университетах. В демонстрациях участвовали и студенты из России, которые вновь оказались в антивоенном движении — на этот раз против войны в Газе. «Вот Так» поговорил с ними, чтобы узнать, почему они выходили на эти акции и высказывались по поводу конфликта, который разворачивается на другом континенте.
Айгуль (имя изменено). 21 год, Пермь
Учится на третьем курсе Брауновского университета (Провиденс, штат Род-Айленд) на программе «Международные отношения и публичная политика»
Я приехала в США, потому что хотела изучать что-то связанное с политикой и социальными науками, а в России не очень хорошо с этим. Я, к сожалению, не была очень политически активна, когда жила в России, хотя у меня и была политическая позиция. Когда были протесты в поддержку Алексея Навального, часть моих одноклассников туда ходили, моих друзей арестовывали. Я не ходила, но следила за тем, как все происходило. Уже после отъезда, в конце 2021 года, я начала волонтерить в «ОВД-Инфо» (правозащитный проект). А после начала войны волонтерила онлайн в нескольких антивоенных проектах против российского вторжения в Украину.
После 7 октября, когда Израиль начал активно бомбить Газу и совершать военные преступления, я много об этом узнавала от ребят-активистов у нас [в университете]. Меня это очень потрясло. Мои антивоенные убеждения кричали мне, что и тут, когда я вижу военные преступления в другом [не в российском] контексте, я тоже хочу присоединиться к активным действиям против них. Хотелось как-то отреагировать на весь ужас, который происходит. И у нас было много возможностей это сделать на кампусе.
Пусть не всегда это успешно, но само чувство, что ты делаешь что-то, помогает. Конечно, ты один не можешь пойти и все решить, но то, что ты вносишь свой вклад, немножко помогает. Активные действия отвлекают тебя от думскроллинга и чувства отчаяния.
Я очень много на тему чувства бессилия думала в 2022 году в связи с войной в Украине. Важно помнить, что много различных политических движений не сразу добились того, чего хотели. Некоторые демонстрации заканчивались тем, что всех арестовывали, и в краткосрочной перспективе они не достигали того, чего собирались. Но потом все равно происходили изменения, и важно об этом напоминать себе, когда ты чувствуешь, что делаешь что-то незначительное. Нет, это одна из важных деталей, которая нужна для перемен в итоге.
Администрация [университета] до последнего не хотела с нами сотрудничать. Они стараются создать образ, что поддерживают свободу слова на кампусе, но при этом нам мешали протестовать и грозили дисциплинарными мерами вплоть до исключения. Сейчас частично наши требования удовлетворили: в октябре будет голосование по поводу изъятия инвестиций университета из компаний, производящих оружие для Израиля.
Грустно видеть реакцию некоторых западных стран, спонсирующих Израиль, когда все уже видят масштаб разрушений и убийств. Я осуждаю оккупацию, меня тревожит история Накбы (так в некоторых источниках называется исход сотен тысяч палестинских арабов после арабо-израильской и Шестидневной войны. — Ред.) и изгнания палестинцев, и то, что многие беженцы сейчас не могут вернуться.
Я разделяю точку зрения многих международных правозащитных организаций о том, что Израиль — это апартеидное государство. И я считаю, что это серьезная проблема.
При этом мне грустно от того, как российская пропаганда это использует. Для них происходящее просто инструмент, чтобы в очередной раз свалить все на США.
Россия тоже совершает военные преступления, и при этом говорить, что ай-яй-яй, как все плохо в Газе, ужасно лицемерно. Это используется для того, чтобы увести внимание от своих военных преступлений и улучшить восприятие России в глазах людей, которые тоже возмущены всем, что происходит в Газе.
На городских протестах я встречала у одной левой партии повторение нарративов о том, что война [в Украине] — между Западом и Россией. Это просто было одно упоминание, когда говорили про империализм США, и потом упомянули войну в Украине как пример, с чем я не согласна, естественно. И это меня очень раздражает.
У меня есть переживания по поводу того, что люди могут перестать активно поддерживать Украину и начать по-другому воспринимать эту войну. Особенно учитывая то, что часто поправки о поставке оружия или другой помощи Украине принимаются в одном пакете с поставками помощи Израилю. Я лично не знаю людей, которые такой позиции придерживаются [выступают против поставок помощи Украине из-за их связи с Израилем], но я видела в интернете твиты, тиктоки, и это очень злит меня каждый раз.
Я немножечко слежу за тем, как протесты освещают [российские] оппозиционные медиа, и меня печалит картина, которая там рисуется. Студентов рисуют радикалами и приравнивают к антисемитам, а иногда делают заявления, которые просто не соответствуют реальности. Например, есть много спекуляций на тему того, что у этих протестов есть организаторы, которые финансируются с Ближнего Востока либо еще откуда-нибудь. Похожие обвинения часто использует российская пропаганда, и когда [оппозиционные] издания повторяют их, только в другом контексте и применительно к другим протестующим, это меня, как человека, который во всем этом участвует и знает организаторов, очень раздражает.
Никто никого не финансирует, люди выходят, потому что они правда переживают по этому поводу.
Аделина (имя героини изменено). 22 года, Казань
Учится на втором курсе Тринити-колледжа (Хартфорд, штат Коннектикут) на программах «Нейронауки» и «Информатика»
Первые две-три недели после начала октября в кампусе был ступор. Мы не знали, что происходит и как реагировать, но было очевидно, что все не может просто так продолжаться. Мы собрались, но не как организация, а просто как группа людей, взволнованных происходящим.
Любые письма от администрации по поводу того, что происходит в Газе, были очень двусмысленными, чтобы угодить обеим сторонам. Это двуличие, потому что у нас написано в миссии колледжа, что «мы воспитываем смелых, независимых мыслителей», что мы должны быть за права человека.
Я не поддерживаю ХАМАС. Следовательно, я не поддерживаю террористов. Я непосредственно за себя несу ответственность. Если кто-то другой на том же протесте, на котором я нахожусь, поддерживает эти организации, это его личный вопрос. Протестов, которые поддерживают открыто терроризм, у нас нет. С чего бы вдруг? Я бы туда не пошла, я бы такое не организовывала.
Я считаю, что политическая активность — это важно. Но в России я не была политически активной. Как-то было не до этого. То есть я головой понимала, что я бы не прочь, но мои обстоятельства — возраст, ментальное здоровье — тогда не позволяли мне участвовать. Когда я приехала в США, я поняла, что могу здесь это делать достаточно открыто, это легально, и мне ничего за это не будет в физическом смысле. В связи с этим я решила, что пора.
Меня возмутила несправедливость, происходящая в Газе, и реакция США на нее. Мне всегда рисовалось, что США — справедливое государство. Но при этом та сторона, которую они поддерживают, не очень справедливая. И я чувствую много параллелей между тем, как США поддерживает Израиль, и тем, как Россия ведет свою политику. Они не одинаковые абсолютно, но это то, что для меня срезонировало.
Меня смущает, что [российская] оппозиция считает, что раз мы против нынешнего правительства, то мы должны быть за американское и как-то его оправдывать. При этом в Америке либералы сейчас выбирают сторону Палестины, а в России — сторону Израиля, потому что Израиль — это США, а США — это либерально. Это странно.
Лиза (имя героини изменено). 19 лет, Москва
Учится на втором курсе Гарвардского университета (Кембридж, штат Массачусетс) на программах «История искусства и архитектуры» и «Этнос, миграция и права»
Еще с восьмого класса я решила, что буду учиться за границей. Меня интересовали политические науки, журналистика, история искусств, и мне не нравилось, как это преподают в России. Хотелось академической свободы.
В России я занималась маленькими штуками: организовывала ярмарки для сбора денег для «ОВД-Инфо», втихаря от мамы ходила на два протеста. Но я старалась этого не делать, потому что 18 [лет] мне исполнилось уже в США. Если я в чем-то участвовала в России, то подвергала опасности не себя, а в первую очередь маму. Кроме того, было страшновато. В медиапространстве я старалась активно участвовать, но не в протестах.
На первый [пропалестинский] протест я пошла в свой день рождения, 14 октября. Весь осенний семестр я ходила на все мероприятия и протесты PSC (Комитет солидарности с Палестиной). С весны я официально к нему присоединилась, и тогда же я и еще одна девочка запустили проект Artists for Palestine («Художники для Палестины»).
Исполнения наших требований добиться не удалось, и это очень обезнадеживает. Были моменты, когда я сильно расстраивалась, потому что много времени и сил в это вкладываешь, и при этом нет никакой реакции. С другой стороны, я понимаю, что ожидать, что они пойдут на уступки так скоро просто потому, что мы лагерь разбили, это несколько наивно.
Тут хотя бы есть ощущение, что если я что-то сделаю, я окажусь в новостях, а не в тюрьме.
Что говорит официальная позиция России, я уже смысла не вижу читать. Мне кажется, они приняли конкретно противоположную [американской] и в равной степени мерзкую точку зрения, и как раз все обвинения в антисемитизме к ним отлично применимы. Их политика — просто поддерживать противоположную сторону той, которую поддерживает США, — вылилась в то, что они поддерживают не мирных жителей и не тех людей, которые страдают, а ХАМАС.
В российских оппозиционных медиа жители Газы и ХАМАС часто отождествляются. Что удивительно, притом что мы [антивоенные россияне] вроде против коллективной ответственности. В России огромное количество людей, поддерживающих войну, но я не думаю, что кто-то считает, что из-за этого мы всей страной коллективно должны быть наказаны. При этом такая логика применяется к палестинцам: у них есть ХАМАС, который организовал атаку, получается, нужно бомбить всех мирных жителей.
Я не вижу, как люди приходят к такому логическому решению. Выразить базовое сострадание пострадавшим людям после атак 7 октября — это абсолютно достойное и адекватное дело. Но высказывать поддержку государству и высказывать поддержку людям — это две разные вещи.
Я понимаю, что у многих людей, когда они уезжают из России, нет другого выбора, кроме как уехать в Израиль. Поэтому не думаю, что у меня есть право что-то им предъявлять или осуждать их. Ты сбегаешь от войны, в которой твоя страна — агрессор. Приехать в другую страну и снова оказаться страной-агрессором — это сложно. Но я думаю, что если нас чему-то и должна была научить наша ситуация, это критически на все смотреть. И если мы гордимся тем, что мы противостоим пропаганде, что можем думать за себя, то ключевой момент этой силы — уметь сделать это в любой точке мира, а не только в собственной стране.
Неправильно заботиться только о том, что тебя напрямую касается — для нас это вторжение России в Украину. Присутствие в движении людей, которые напрямую не связаны с проблемой, очень важно, потому что иначе у него нет возможности расшириться и привнести реальное изменение.
Вот я уехала из России, и не то чтобы я была супер вовлечена в [антивоенную] деятельность и в защиту идеи, о которой внутренне я очень сильно волновалась. И у меня ощущение, что мы упустили шанс. Как минимум для себя. И сейчас, когда этот шанс как будто предоставлен мне снова, у меня есть абсолютная обязанность в этот раз сделать всё, что я могу. Одна проблема ближе для меня, чем другая, географически, исторически. Но я не считаю, что одна важнее другой, потому что и там, и там люди умирают.
Беседовала Соня Базыкина для «Вот Так»
